Здравствуйте, коллеги!
Весна нынче поздняя. Вот и первый обзор судебной практики Верховного Суда за 2018 год появился лишь в конце марта (утверждён Президиумом ВС РФ 28.03.2018), как робкий подснежник. Цветок, впрочем, вышел славный: яркий, привлекательный. И открывается правильно – не чем-нибудь кроваво-красным из уголовного права, а материалами Судебной коллегии по гражданским делам. Как заправский натуралист, беру лупу и начинаю разглядывать узоры на лепестках.
Узор 1, прямоугольный: парковочный вопрос только испортил их
Определение № 5-КГ16-230 примечательно отнюдь не своей редкостью или экзотичностью. Как раз наоборот: это дело возникло из настолько обыденной житейской ситуации, что нечто подобное может коснуться если не каждого, то очень и очень многих. Соседи в многоквартирном доме, управляемом жилищным кооперативом, перессорились из-за парковочных мест. Обиженная гражданка, которую с формулировкой «за нарушение правил парковки» буквально выставили из сообщества автовладельцев и, соответственно, её машину — с огороженной придомовой парковки, ожидаемо пошла в суд отстаивать свои права на пользование придомовой территорией. В конце концов, она не только автовладелец, но и собственник квартиры – а значит, может пользоваться земельным участком наравне с остальными. Суды нижестоящих инстанций ей отказали со ссылкой на решения общего собрания автовладельцев. Верховный Суд, однако, разъяснил, что гражданские права и обязанности возникают из решений собраний в случаях, предусмотренных законом. Особенно – гражданские права и обязанности третьих лиц, не участвовавших в собрании и не принимавших соответствующих решений. В законе же упоминания об общем собрании автовладельцев нет:
«Исчерпывающий перечень органов управления жилищного кооператива … содержится в ст. 115 ЖК РФ.
Общее собрание автовладельцев в названном перечне не указано, в связи с чем решение общего собрания автовладельцев не может быть квалифицировано в качестве влекущего гражданско-правовые последствия решения органа жилищно-строительного кооператива как органа, управомоченного законом на принятие решения, влекущего указанные последствия».
Понятно, что данное обоснование – формальное. Но за ним ясно прослеживается истинная логика: никакая частная группа не может навязывать свои решения всей общности, ущемляя тем самым права лиц, не входящих в эту группу. В противном случае, на газоны нельзя будет ступать по решению местного клуба собаководов, а беседка во дворе станет недоступной для детей согласно протоколу конференции общества анонимных алкоголиков. И в этой связи совершенно не имеет значения, на самом ли деле истец криво паркуется, или это навет.
Узор 2, запутанный: а мы пойдём другим путём
В определении № 32-КГ17-23 с крыши многоквартирного дома упал кусок шифера – и, по закону подлости, на машину. Суд, естественно, взыскал сумму ущерба с управляющей организации. Но: управляющей организацией оказалось муниципальное унитарное предприятие. И денег у него не было. Суд, однако, был умудрён опытом и всё предвидел: в решении было указано, что при недостаточности у ответчика денежных средств взыскание следует производить с администрации муниципального образования. Именно это Верховный Суд и не устроило. Ведь в статье 113 ГК РФ русским языком сказано:
«Собственник имущества унитарного предприятия, за исключением собственника имущества казенного предприятия, не отвечает по обязательствам своего унитарного предприятия».
Предприятие не казённое? Не казённое. Значит, отец за сына не ответчик – к муниципальному образованию претензий быть не может. Ждите, когда у МУПа появятся деньги. Или банкротьте МУП:
«Для привлечения администрации муниципального образования к субсидиарной ответственности в материалах дела должны быть доказательства того, что муниципальное предприятие является несостоятельным (банкротом) и несостоятельность (банкротство) вызвана собственником этого имущества».
Лично мне напоминает диалог из старого анекдота:
- Папа, хочу замуж за принца!
– Чего? (крутит пальцем у виска)
– Ладно… (вздыхает). Пойдём длинным путём. Привези мне, тятенька, цветочек аленький…
Особенно длинным путь становится в случае, если минимально необходимой суммы долга для принятия заявления о банкротстве не набирается. Сколько времени придётся «копить» проценты за неисполнение судебного решения, чтобы набежало 300 000, если взысканная сумма за повреждение машины составляет тысяч тридцать? У кого хорошо с математикой, решите задачку!
Узор 3, повторяющийся: «я знал одно семейство — всех их звали Буратино»
Определение № 53-КГ17-12 вынесено по достаточно яркому делу, которое уже привлекало моё внимание. Два благотворительных фонда с одинаковыми направлениями деятельности и одинаковыми названиями не поделили это самое название. Тот из фондов, который был зарегистрирован раньше, обратился в суд с иском «о запрете использования словосочетания в наименовании некоммерческой организации, полагая, что действиями ответчика нарушено исключительное право истца на наименование». Заглянув в Гражданский кодекс, судьи в нижестоящих инстанциях развели руками: нет такого объекта и такого исключительного права! Ни в части четвёртой, ни в статье 128 ГК РФ право некоммерческой организации на наименование не фигурирует. (Сразу вспоминаются недавние выводы судов насчёт невозможности включения биткоинов и прочих подобных «цифровых активов» в конкурсную массу – потому что их в списке объектов гражданских прав в статье 128 ГК РФ нет!)
Верховный Суд, однако, пошёл по пути классической цивилистики. Если нечто представляет собой принадлежащую лицу ценность, благо, то защита этому благу должна предоставляться вне зависимости от того, названо оно прямо в кодексе или нет. Вообще, средство индивидуализации некоммерческой организации – нисколько не меньшая ценность, чем фирменное наименование коммерческой, и распространение норм Гражданского кодекса о средствах индивидуализации юридических лиц только на «фирму», с моей точки зрения, сегодня – некоторый архаизм, дань традиции, которая себя изжила. Сейчас это в общем-то признано, и положение об исключительном праве на наименование некоммерческой организации достаточно чётко сформулировано в Федеральном законе «О некоммерческих организациях» (п.1.1. ст.4): «Некоммерческая организация, наименование которой зарегистрировано в установленном порядке, имеет исключительное право его использования». Отсюда — полшага до вывода Судебной коллегии по гражданским делам:
«Наличие уникального наименования является неимущественным гражданским правом некоммерческой организации».
Оставим лингвистам «наличие наименования» как право – главное, суть-то понятна. И вывод однозначен:
«Само по себе то обстоятельство, что наименование некоммерческой организации не является результатом интеллектуальной деятельности, не лишает некоммерческую организацию предусмотренного Законом о некоммерческих организациях исключительного права на такое наименование и возможности судебной защиты этого права».
Далее обосновывается наличие у правообладателя законного интереса в защите своего наименования как «доброго имени и репутации» фонда и необходимость выяснения вопроса о добросовестности претендента на наименование – но это скорее для надёжности и некоторой подстраховки. Главный вывод – о праве на наименование некоммерческой организации как об особом неимущественном праве – сделан.
Узор 4, совпадающий: что в имени тебе моём?
Определение № 5-КГ17-102 мне тоже уже попадалось. Мимо такого дела вообще пройти трудно, так что появление его в обзоре было просто предопределено. Сколько лет общаюсь со всевозможными литераторами, столько убеждаю их, что публиковать книги под псевдонимом, с юридической точки зрения, не лучшая идея. Теперь вот ещё одни пример для убеждения появился, спасибо Верховному Суду.
Представьте: на протяжении двадцати лет вы пишете книги под псевдонимом – ну, скажем, Иван Иванов. (Имя и фамилия вымышленные. Любое совпадение с именем и фамилией реально существующих людей является случайным.) Книги печатаются, продаются по всей стране, псевдоним приобретает известность. И вдруг появляется – вот сюрприз – полный тёзка вашего альтер-эго с требованием о запрете использовать его гордое имя «в творческой, предпринимательской и иной деятельности и распространять опубликованные под этим именем произведения и информацию о них», плюс хочет получить компенсацию морального вреда. (В данном конкретном деле, надо заметить, компенсация запрошена в размере один рубль – но это уж вопрос порядочности и аппетитов конкретного истца.) Неприятно, правда?
Или наоборот: вы, Иван Иванов (любое совпадение с именем и фамилией реально существующих людей по-прежнему является случайным) двадцать лет с ужасом наблюдаете, как некто под теми же именем и фамилией заваливает прилавки книжных магазинов весьма сомнительными, с вашей точки зрения, книжонками. Хуже того: вас начинают ассоциировать с автором. Знакомые хихикают и просят автографы на не ваших книгах. Бабушки у подъезда интересуются, выйдет ли замуж главная героиня в продолжении продолжения. Начальство косится и намекает на моральный облик. Надо что-то делать! И вы идёте в суд с требованием запретить использовать ваше имя «в творческой, предпринимательской и иной деятельности и распространять опубликованные под этим именем произведения и информацию о них». Кстати, и компенсацию морального вреда тоже можно бы запросить, но вы, как человек приличный, готовы удовольствоваться символической суммой в один рубль. Главное – прекратить уже этот кошмар.
Вот чья правда? Выводы, сделанные по делу судами, так же противоречивы и неоднозначны, как сама спорная ситуация.
Нижестоящие суды резонно заметили, что исключительного права на имя не существует. Соответственно, обладатель того или иного имени не может запретить другому лицу пользоваться тем же именем. Суд апелляционной инстанции, на мой взгляд, здраво рассудил, что ключевым моментом является цель использования псевдонима: «неправомерным использованием имени истца является только такое его использование, которое имеет целью причинение вреда истцу». То есть если совпадение имени и псевдонима на самом деле было случайным, ничего неправомерного обладателем псевдонима не совершено.
С другой стороны, Судебная коллегия, отменяя акты нижестоящих судов, вполне резонно учла доводы истца: «нарушение его прав выражается в том, что третьи лица связывают литературные произведения Р.Е. с личностью Р.Ф., то есть имеет место заблуждение неопределенного круга лиц относительно тождества указанных выше граждан, создается ложное представление об истце и его творчестве, что причиняет ему моральный вред». Действительно, человеку вообще не слишком комфортно, когда его всё время с кем-то путают – а если это «отрицательно влияет на восприятие …, нарушая его образ и дискредитируя его в глазах третьих лиц», то тем более.
Об условиях правомерности использования имени конкретного физического лица в качестве псевдонима другим лицом в его творческой деятельности Верховный Суд высказался однозначно. Их два:
- получение согласия на использование имени;
- непричинение вреда носителю имени другим его носителем.
Вроде разумно. И для ситуации с редкими именами – даже практично. Но если псевдонимом служит что-нибудь наподобие «Иван Иванов» (любое совпадение с именем и фамилией реально существующих людей всё так же является случайным) – насколько реально получение согласия всех одноимённых лиц? И будет ли «я сильно расстроился и обиделся» считаться моральным вредом? В исследуемом деле, кстати, имя и фамилия для псевдонима были выбраны достаточно распространённые – надо полагать, совпадение оказалось действительно случайным и никакой цели по причинению вреда интересам истца писатель перед собой не ставил.
В общем, тот случай, когда решение Судебной коллегии по гражданским делам нельзя однозначно поддержать… но точно так же нельзя и опровергнуть.
PS: При написании данной статьи ни один Иван Иванов (любое совпадение с именем и фамилией реально существующих людей, как всегда, является чисто случайным) не пострадал.
Всё, кончились узорные лепестки. Дальше — немного прозы. Что касается Судебной коллегии по экономическим спорам, то я постоянно сетую на преобладание в обзорах её практики дел о банкротстве и всевозможных тяжб вокруг земельных участков. Земельных споров и в этот раз хватает, но вот банкротных дел стало ощутимо меньше. Не то экономика оживает, не то составителям надоела эта тематика и они, как и я, предпочитают споры из обязательственных правоотношений — более жизнерадостные, что ли.
Из практики применения законодательства о банкротстве отмечу только одно дело (Определение № 307-ЭС17-14888) как действительно интересное. Верховным Судом признано, что непогашенное денежное обязательство по выплате судебных расходов может быть основанием для возбуждения дела о банкротстве.
«Статья 4 Закона о банкротстве предполагает возможность возбуждения дела о банкротстве на основании любых денежных обязательств или обязательных платежей. … При этом из открытого перечня денежных обязательств и обязательных платежей законодателем предусмотрены исключения. Обязательства, на которые распространяются названные исключения, не предоставляют права на инициирование процедуры банкротства. Названный список исключений является закрытым. Если обязательство не относится к этому списку, оно учитывается при определении наличия признаков банкротства должника».
Дела земельные в этот раз банальны (не считать же открытием тот факт, что к покупателю помещений в нежилом здании переходит и доля в праве на земельный участок - Определение № 307-ЭС17-5707).
Споры, возникающие из обязательственных правоотношений, представлены пятью делами (с 19-го по 23-е), также сильно уступающими, увы, в яркости и красоте приведённым выше шедеврам Судебной коллегии по гражданским делам. И, кстати, я нашёл, куда спрятались дела, исчезнувшие из раздела о несостоятельности: целых три казуса из «обязательственного» раздела связаны с банкротством. Один случай даже заслуживает внимания (Определение № 310-ЭС17-3279(2),пункт 19 обзора) как иллюстрирующий поощряемую «сверху» тенденцию (или, если хотите, установку судам) не разрешать споры исходя лишь из формальных моментов, а доискиваться сути.
Арендатор с согласия арендодателя перевёл свой долг по арендной плате на третье лицо. Это лицо (новый должник) долг погасило и, поскольку в отношении первоначального должника была открыта процедура банкротства, решило попасть в реестр его кредиторов с той самой суммой арендной платы. Ясно, что ему отказали, указав, что при привативном переводе долга обязанность старого должника прекращается, и новый должник гасит СВОЙ долг. Это не новость и не открытие. Показателен же вывод Судебной коллегии о характере возмездности соглашения о переводе долга. Дело в том, что в условиях соглашения не упоминалось какое-либо встречное предоставление, и новый должник пытался обосновать свои требования к старому положениями п.3 ст. 424 ГК РФ об определении цены договора исходя из цены, которая при сравнимых обстоятельствах обычно взимается за аналогичные товары, работы или услуги. Мол, мы это в соглашении не написали, но и так понятно, что они нам должны были заплатить. Суд же, вопреки ожиданиям, не стал опускаться до цитирования нормы о запрете дарения между коммерческими организациями (все участники правоотношения – общества с ограниченной ответственностью) или выяснять вопрос о возможной безвозмездности сделки. Зачем углубляться в детали, если можно изящно отойти в сторону и встать над схваткой? Да, презюмируется, что сделки такого рода возмездны. Но кто сказал, что возмездность – это непременно обязанность передать деньги или иное имущество? А что если у сторон сделки более высокие отношения?
«Если при привативном переводе долга отсутствует денежное предоставление со стороны первоначального должника и не доказано намерение нового должника одарить первоначального, презюмируется, что возмездность подобной сделки имеет иные, не связанные с денежными основания, в частности такая возмездность, как правило, вытекает из внутригрупповых отношений первоначального и нового должников, в связи с чем в подобной ситуации не применяются правила п. 3 ст. 424 ГК РФ об определении цены в денежном выражении».
Чувствуете, как лихо закручено? Они – группа! У них там – свои отношения. Суду всё равно, насколько интимные, суд в чужую личную жизнь лезть не собирается – да ему и не надо. Раз перевод долга имел место, значит, как-то сочлись. Подробности излишни.
Из оставшихся совсем уж не банкротных дел интересно, пожалуй, только одно – номер 23 в обзоре, Определение № 305-ЭС17-11195. Верховный Суд определил, к какому виду поименованных договоров относится договор о технологическом присоединении к объектам электросетевого хозяйства. Исходя из того, что построенные и реконструированные объекты электросетевого хозяйства, как правило, не передаются заказчику, а сетевая организация просто создаёт условия для передачи заказчику электрической энергии с определенными характеристиками, сделан вывод, что «в таком виде договор о технологическом присоединении по всем своим существенным условиям соответствует договору о возмездном оказании услуг». А следовательно, в конкретном деле (да и вообще) заказчик имеет возможность передумать, отказаться от присоединения и потребовать обратно уплаченный аванс, возместив исполнителю только лишь фактически понесённые им расходы. Электросетевые организации, надо думать, от данного вывода не в восторге.
Цивилистическая часть обзора, собственно, на этом заканчивается. Разъяснения по вопросам, возникающим в судебной практике, к счастью, на этот раз в гражданско-правовую сферу не вторгаются – но вообще-то интересны: например, с любопытством почитал о том, какому суду подсудны дела о признании запрещённой к распространению информации, размещённой в Интернете. Если что, в графической копии обзора разъяснения начинаются со страницы 105.
